Филипп Арьес
ДЕТСКАЯ ОДЕЖДА
Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке.
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999, с. 60-70.
читать дальше
Полное безразличие — если, конечно, речь не шла о ребенке Девы Марии,— вплоть до XIII века к чертам, свойственным детству, проявляется не только в изобразительном искусстве: костюм тех времен в полной мере доказывает, насколько в реальной жизни не придавалось значения отличиям детства от взрослого состояния. Как только ребенок вырастал из пеленок (то есть его переставали заворачивать в кусок ткани), его одевали как женщину или мужчину его сословия. Нам, столь долго носившим короткие штаны (символ раннего детства), трудно представить себе этот подход. Люди моего поколения переставали носить короткие штаны в конце второго класса, и то приходилось очень сильно давить на родителей. Нам проповедовали терпение и приводили мне в пример дядю, который пришел на экзамены в Политехническую школу в коротких штанах. Сегодня юность раздвинула свои границы и вперед, и назад, и спортивный стиль, принятый как детьми, так и юношами, имеет тенденцию полностью вытеснить различия в одежде, характерные для детства в XIX и начале XX веков. Как бы там ни было, если эпоха 1900—1920-х слишком долго сохраняла у подростка и юноши особенности детского костюма, то Средние века одевали с одинаковым безразличием все возрастные категории. Единственное, что требовалось подчеркнуть — это место, занимаемое в социальной иерархии. Ничто в костюме не отличало ребенка от взрослого. Трудно представить себе более противоположные установки в отношении детства.
Однако в XVII веке, по меньшей мере, ребенок из высшей среды — дворянской или богатых буржуа — уже не одевается, как взрослый. Основное отличие: он отныне одет в соответствии со своим возрастом, что выделяет его. Деталь, уже в начале XVII века заметная с первого взгляда на картинах, изображающих детей.
Взглянем на чудесное полотно Филиппа де Шампеня из музея Реймса. Восемь детей из семьи Абер; самому старшему десять лет, самому младшему — восемь месяцев. Эта картина очень ценна для нас тем, что художник старательно вписал точный возраст каждого, включая количество месяцев. Старший, десяти лет, одет как маленький мужчина — он закутан в плащ, и внешне он уже принадлежит миру взрослых. Правда, только внешне. На самом деле он посещает коллеж — учеба в коллеже, таким образом, удлиняет период детства, но пройдет совсем немного времени, и он присоединится к другим мужчинам, чей костюм он уже носит теперь и чьи дела он разделит в военных лагерях, в торговле или в другой деятельности. Но двум близнецам, трогательно держащимся за руки, обнявшимся за плечи, по четыре года девять месяцев; они одеты уже не как взрослые — в длинное платье, которое отличает от женского открытый перед и застежки то в виде пуговиц, то в виде булавок: оно напоминает сутану священнослужителя. Точно такое же платье обнаруживаем в «Tabula Cebetis» при изображении человеческой жизни. Самый ранний возраст едва отделен от небытия — голое тельце. Два последующих возраста определены пеленками. Третий соответствует примерно двум годам — ребенок только встал на ноги, но на нем уже платье, и мы знаем, что это мальчик. Четвертый — верхом на деревянной лошадке, в том же самом длинном платье с пуговицами в средней части, что и близнецы Абер Филиппа де Шампеня, оно застегивается спереди и напоминает сутану. Это же платье можно видеть на Людовике XIII, на многочисленных детских портретах французских, английских
и голландских мастеров, и даже в начале XVIII века, например на молодом Бетизи, написанном Беллем около 1710 года. На его картине платье для мальчиков уже не застегивается спереди, но все же отличается от платья для девочек и лишено вставок и аксессуаров. Оно чаще бывает простым, как детское платье мальчика на деревянной лошадке с гравюры Мериана. Однако оно может быть шикарным и заканчиваться шлейфом, как платье герцога Анжуйского на гравюре Арну.
Платье, похожее на сутану, не было первой после пеленок детской одеждой. Вернемся к портрету детей Абер Филиппа де Шампеня. Двадцатитрехмесячный Франсуа и самый младший восьмимесячный ребенок одеты в точности, как их сестра, то есть как маленькие женщины: юбка, платье и фартук. Вот одежда самых младших мальчиков: в XVI веке стало привычным их одевать, как девочек, которые, впрочем, носили костюм взрослых женщин. Женщины все еще не разделяются на детей и взрослых. Эразм в «Христианском браке» дает описание такого костюма. У его издателя в 1714 году не возникло проблем с переводом, так как речь шла о вещах, свойственных и его эпохе: «Им (детям) прибавили к тому рубашку, очень теплые чулки, огромную нижнюю юбку и верхнюю одежду, покрывающую плечи и бедра большим количеством материи и складок, после им сказали, что выглядят они замечательно». Эразм протестует против этой новой моды, он выступает за большую свободу для молодого тела; его мнение не стало мнением большинства, и нужно было ждать конца XVIII века, чтобы детский костюм стал легче, проще и удобнее. На рисунке Рубенса опять видим детский костюм наподобие того, что описал Эразм: платье на пуговицах, из-под которого выглядывает юбка. Ребенок начал ходить, и его поддерживают за лямки-помочи. В дневнике Эроара, описывающем день за днем детство Людовика XIII, читаем (страница датирована 28 июня 1602 года, Людовику девять месяцев): «Ему к платью приделали помочи, чтобы начать учить ходить». Людовик XIII не любил когда его сестра носила похожее платье: «Пришла Мадам, одетая в точно такое же платье, и он прогоняет ее из ревности». Пока мальчики носили женское платье, про них говорили «мальчики в слюнявчиках». Это продолжалось до четырех-пяти лет. Жан Ру (род. в 1638 году) рассказывает в своих мемуарах, что его очень рано отправили в коллеж. Он пошел туда в сопровождении служанки: «Тогда я был еще в слюнявчике, то есть у меня не было еще этого длинного платья с воротником, которое позже меняют на одежду со штанами, я был единственным, одетым в такой манере (то есть как девочка), и это было нечто вроде нового явления в местечке, где ничего подобного раньше не видели». Воротник на платье был мужским воротником. Манера одеваться определяла для каждого возраста свой костюм: слюнявчик и платье девочки, затем длинное платье с воротником, называвшееся еще жакетом. В правилах приходской школы 1654 года сказано, что по воскресеньям ведут детей в церковь, они остаются на мессу после занятий: приказано не смешивать маленьких и больших, то есть длинные и короткие платья, следовало «посадить малышей в жакетах с себе подобными».
Дневник Эроара о детстве Людовика XIII показывает всю серьезность, с которой отныне относятся к детскому костюму: по нему можно было проследить все этапы взросления и превращения ребенка во взрослого человека. Эти стадии, когда-то почти незаметные, стали частью ритуала, требующего неукоснительного соблюдения,— Эроар тщательно отмечает их, как вещи особой важности. Так, 17 июля 1602 года к платью дофина пришивают лямки. Он будет их носить более двух лет; в три года и два месяца ему дадут «первое платье без помочей». Ребенок счастлив. Он говорит капитану гвардейцев: «Гля (отметим, Эроар подражает детскому говору дофина), у меня нет лямок. Я хожу сам». Несколькими месяцами раньше его переложили из колыбели в большую кровать — это тоже этап. На свой день рождения в четыре года он носит чулки под платьем, а еще через год с него снимают детский чепчик и дают шляпу взрослого. Это тоже дата: «Теперь, когда с вас сняли чепец, вы перестали быть ребенком, вы становитесь взрослым» (7 августа 1606 года). Однако неделю спустя королева вновь велит надеть на него чепчик.
8 января 1607 года дофин «спрашивает, когда он будет носить штаны (вместо платья). Мадам де Монгла отвечает — когда ему исполнится восемь лет».
6 июня 1608 года, ему семь лет и восемь месяцев, Эроар отмечает с некоторой торжественностью: он одет в штаны и куртку — никакой детской одежды (то есть платья), примеряет плащи. цепляет шпагу (как старший из детей Абер с картины Ф. де Шампеня). Нередко на него надевают еще чепчик и платье, но ему они противны: когда он в штанах и куртке, «он невероятно доволен и ни в какую не хочет надевать платье». Следовательно, вид одежды уже что-то значит в то время! Связь между костюмом и ощущением того, что он символизирует, здесь совершенно очевидна.
В коллежах полупансионеры носят штаны под платьем. В «Диалогах» Кордье описывается пробуждение пансионера: «После того как я проснулся, я встал с кровати, надел мою куртку и сорочку, я сел на табурет, я взял мои чулки и штаны и надел их, я пристегнул булавками штаны к куртке, я закрепил чулки подвязками выше колен, надел пояс, расчесал голову и надел платье», потом «вышел из комнаты».
В Париже в начале XVII века: «Представьте себе входящего в класс Франсиона, кальсоны торчат из-под штанов до самых ботинок, платье надето шиворот навыворот, с портфелем под мышкой, он раздает тому пощечину, а тому подзатыльник» . В XVIII веке в циркуляре интерната Флеш указывается, что нужно иметь в гардеробе «платье пансионера», рассчитанное на два года.
У девочек же подобной дифференциации костюмов не наблюдается. Они, как некогда и мальчики, сразу же, выйдя из пеленок, одеты как маленькие женщины. Однако при более близком рассмотрении рисунков на платьях маленьких мальчиков и девочек мы видим особое украшение, не встречающееся в костюме женщин: это две широкие ленты, прикрепленные сзади к плечам и свисающие со спины. Эти ленты видны сбоку у третьего слева ребенка Абера. на изображении четвертого возраста в «Таbula Cebets» (ребенок, играющий с деревянной лошадкой), на девочке десяти лет с картины возрастной лестницы начала XVIII века «Тщета человеческая, или Страсти души во всех возрастах» — ограничимся примерами с изображений, уже процитированных здесь; их часто можно наблюдать на детских портретах вплоть до Ланкре и Буше. Ленты исчезают к концу XVIII века, когда детский костюм претерпевает изменения. Может быть, последний портрет ребенка с лентами за спиной написан Габриель Гийар для Мадам Аделаиды и Виктории в 1788 году. На нем она изобразила их сестру, инфанту, умершую тридцать лет назад. Сама инфанта прожила 32 года. Мадам Габриель, однако, изобразила ее еще ребенком рядом с кормилицей, и эта попытка представить тридцатилетнюю женщину в детском облике выявляет совсем новое чувство. На ней хорошо видны ленты, которые носили в 1730 году и которые вышли из моды ко времени создания портрета.
Таким образом, в XVII и в начале XVIII веков ленты становятся признаком детского костюма как для девочек, так и для мальчиков. Наши современники обратили внимание на эту деталь детской одежды. Они часто ее путали с «lisieres» (помочами на одежде совсем маленьких, которые еще плохо ходили). В музее Вестминстерского аббатства как-то выставили посмертные изображения из воска — раньше их клали поверх гроба во время церемонии похорон, довольно распространенная в Средневековье практика, продержавшаяся в Англии примерно до 1740 года. Одно из этих изображений представляет маленького маркиза де Норманби, умершего в возрасте трех лет: он одет и юбку желтого шелка под бархатным детским платьем, сзади ленты, которые в каталоге названы lisieres. На самом деле помочи делались из веревок и не имели ничего общего с лентами; на гравюре Герара, иллюстрирующей «возраст возмужания», изображен ребенок (девочка или мальчик) в платье, на голове шляпа на манер Фонтанжа, он стоит к нам спиной: между двумя лентами, ниспадающими с плеч, видны те самые лямки, за которые поддерживали малыша, когда учили ходить.
Этот анализ позволил нам выделить свойственный детям костюм, принятый в конце XVI века и остававшийся в употреблении вплоть до середины XVIII. Эта традиция, позволившая отличать детскую одежду от взрослой, свидетельствует о новом подходе, неизвестном в Средние века, о желании отделить детей с помощью своего рода униформы. Но каковы истоки этой детской униформы?
Детское платье есть не что иное, как длиннополая одежда Средних веков, XII—XIII столетий, до того, как у мужчин появилась короткая верхняя одежда и штаны стали видимой деталью, то есть до появления прототипа современной мужской одежды. До XIV века все носили платья или длинные рубахи, причем мужские отличались от женских тем, что это была либо более короткая туника, либо она застегивалась спереди; у крестьян с календарей XIII века платье до колена. У важных, значительных людей платье доходит до щиколоток. В общем, в течение долгого периода мужчины носили длиннополую приталенную одежду, в противоположность свободно ниспадающей ткани у греков и римлян: она продолжает старую варварскую традицию — галльскую или восточную, проникшую в римскую моду в первые века нашей эры. Такая одежда была распространена в одинаковой степени на Западе и на Востоке империи, от нее же происходит и турецкий костюм.
Начиная с XIV века у мужчин короткая одежда и даже обтягивающие штаны вытесняют платье, к большому неудовольствию моралистов и проповедников, которые обличают бесстыдство этой моды и видят в ней признак аморальности наступившей эпохи. И действительно, наиболее почтенные люди: почтенные по возрасту (старики вплоть до начала XVII века изображаются в платье), по социальному положению (государственные деятели, духовенство, магистраты) — продолжают носить платье. Некоторые из них и сегодня носят длинную одежду, во всяком случае в определенных обстоятельствах,— адвокаты, судьи, профессора, священнослужители. Последние едва было не сменили ее на короткую, когда та стала в XVII веке общепринятой, и все забыли скандал, связанный с ее введением,— сутана воспринималась чрезмерно связанной с церковным служением, чтобы соответствовать хорошему тону. Священник снимал свою сутану, если ему предстояло появиться в обществе или даже перед своим епископом, подобно офицеру, который снимал мундир, чтобы предстать при дворе.
Дети, по крайней мере из высшего сословия, тоже сохранили длинное платье. На миниатюре из «Чудес Богоматери» XV века изображена семья, собравшаяся вокруг постели роженицы: отец в короткой одежде, на нем облегающие штаны и куртка, зато трое детей в длинном платье. На миниатюре той же серии ребенок, дающий есть младенцу Христу, одет в платье с боковым разрезом.
В Италии, напротив, большинство детей, изображенных художниками кватроченто, носят облегающие штаны взрослых. Во Франции и Германии, кажется, не очень хорошо отнеслись к этой моде и оставили за детьми длиннополую одежду. Привычка становится общим правилом в начале XVI века: дети непременно одеты в платье. Рисунки на немецких шпалерах той эпохи изображают детей четырех лет в застегивающемся спереди длинном платье. Сюжет французских гравюр Жана Леклерка — детские игры: «в биту, в лунку» и крокет. Поверх облегающих штанов они носят платье, застегивающееся спереди. Это платье становится своеобразной униформой их возраста.
Плоские ленты сзади, также характерные для детской одежды в XVII веке, имеют то же происхождение, что и платье. У плащей и платьев XVI века были рукава, в которые можно продеть руки или же оставить висеть пустыми. На гравюре Леклерка «Игра в биту» можно видеть подобные рукава, пришитые на несколько стежков. Модникам и особенно модницам очень понравился эффект пустого рукава, вскоре он превратился в украшение, а в конечном итоге атрофировался, подобно органу, который больше не используется. Рукава потеряли полость и стали плоскими, приобретая сходство с лентами, привязанными к плечам: детские ленты XVII и XVIII века — это то, что осталось от ложных рукавов XVI века. Впрочем, такие рукава можно увидеть и на других видах одежды — народной или, напротив, церемониальной: крестьянский плащ, который братья-игнорантинцы сделали церковным одеянием в XVIII веке, первая собственно военная форма, как, например, мушкетерская, лакейская ливрея и, наконец, одежда пажа, то есть парадный костюм детей и молодых людей знатного происхождения, отданных в семьи, где они прислуживали при торжествах. Эти пажи времен Людовика XIII носили пышные штаны XVI века и ложные свисающие рукава. Пажеский костюм стал понемногу церемониальной одеждой, надеваемой в знак почтения и торжественности: на гравюре Лепотра мальчики в стилизованном под старину костюме пажа прислуживают во время мессы. Хотя, надо сказать, подобный костюм встречается редко, ленты же можно увидеть на плечах всех девочек и мальчиков из богатых семей — как знатных, так и среди буржуа.
Итак, чтобы выделить ребенка, который ранее одевался как взрослый, для него, и только для него, одежда сохраняет некоторые черты старинного костюма, иногда довольно давно вышедшего из употребления взрослыми. Утверждение справедливо для платья, или длиннополой одежды, и для ложных рукавов. То же можно отнести и к головному убору детей в пеленках: такой чепец носили мужчины в XIII веке, под ним прятали волосы во время работы, что можно видеть на календарях Амьенской Богоматери и др.
Первым собственно детским костюмом стал костюм, который носили все примерно столетием раньше и в котором отныне ходили только дети. Очевидно, невозможно было придумать до последней детали детскую одежду, однако была потребность выделить детей через костюм, сделать отличие видимым. И тогда выбор падает на одежду, традиционно используемую в особых случаях, но которую больше не носят каждый день. Появление особого детского костюма, общепринятого в высших сословиях с конца XVI века, стало поворотным моментом в формировании отношения к детству, отношения, выделяющего детей в сообщество, отдельное от сообщества взрослых (на манер разнообразных ритуалов инициации). Необходимо вспомнить о значении, которое придавалось костюму в старой Франции. Одежда часто была знаком высоких доходов. Люди тратили на нее большие средства и тщательно составляли списки одежды, оставшейся после умершего,— сегодня делают такие же списки только для мехов и шуб. Одежда стоила дорого, и поэтому издавалось множество ограничивающих законов о роскоши в одежде *, которая разоряла одних, а другим позволяла мошенничать, скрывая таким образом свое истинное состояние и происхождение. Больше, чем в современном обществе, где женские наряды все еще являются признаком процветания семьи и социального положения, костюм точно указывал на место, которое занимал его хозяин в сложной иерархии. Каждый носил костюм своего сословия: руководства о правилах поведения в обществе заостряют внимание на том, что было бы непристойным одеваться иначе, чем положено в данном возрасте и при данном происхождении. Каждая деталь социального статуса соответствовала детали одежды. В конце XVI века обычай требовал, чтобы детство, отныне получившее признание, также получило и свой костюм.
* * *
У истоков детского костюма обнаруживается архаичная длинная одежда; эта тяга к архаизму проявляется и дальше: в конце XVIII века, в эпоху Людовика ХУП, можно увидеть маленьких мальчиков с воротниками времен Людовика XIII или эпохи Возрождения. У Ланкре и Буше молодые люди часто изображаются одетыми по моде предыдущего века.
Однако начиная с XVII века две другие тенденции направляют эволюцию костюма. Первая акцентирует женоподобный вид малолетнего мальчика. Мы уже видели мальчика в «слюнявчике» — до платья «с воротником» он носит платье и юбку девочек. Некая женственность у мальчиковой одежды, встречающаяся с середины XVI века, была сперва чем-то новым и проявлялась лишь в некоторых деталях. Например, верх платья сохраняет черты мужского костюма, но вскоре у мальчиков появляется кружевной воротник, точно такой же носят девочки и взрослые женщины. Становится практически невозможно отличить девочку от мальчика до четырех-пяти лет, и эта манера утверждается примерно на два века. К 1770 году мальчики старше четырех лет перестанут носить платье с воротничком, но младшие сохранят эту особенность своего гардероба, и так будет продолжаться вплоть до XIX века — привычка внешне приближать мальчика к женщине окончательно исчезнет только после войны 1914 года вместе с исчезновением женского корсета, так как революция в одежде лишь отражение перемены нравов. Любопытно, что желание выделить ребенка в особую категорию касается именно мальчиков: девочек внешне отделяют от взрослых женщин лишь ложные рукава, вышедшие из моды в XVIII веке, как если бы возраст в меньшей степени разделял женщин, чем мужчин. Костюм является одним из признаков этого настроя, мальчики — первые дети, выделенные в отдельную категорию. Они начинают в массе своей посещать коллеж с конца XVI — начала XVII века. Образование девочек начинается лишь во времена Фенелона и мадам де Ментенон, оно развивается позже и медленнее. Не имея школьного периода, девочки рано смешиваются с взрослыми женщинами, как когда-то мальчики со взрослыми мужчинами. И никому не приходит в голову по костюму сделать видимой разницу — начинающую существовать у мальчиков — между ребенком женского пола и взрослой женщиной.
Почему же, чтобы отделить мальчика от мужчин, его делают похожим на девочку, не отличающуюся по манере одеваться от взрослых женщин? Почему эта манера одевать детей,— столь новая и непонятная в обществе, где рано начинают самостоятельную жизнь,— сохранилась почти до наших дней, во всяком случае до начала этого века, несмотря на перемены нравов и значительное увеличение продолжительности детства? Здесь мы затрагиваем еще неисследованную область осознания обществом самого себя через пол и возраст — пока повсюду говорят лишь о классовом сознании!
Другая тенденция, идущая от страсти к переодеванию, так же как архаизм и уподобление женщине, заставляет придавать костюмам детей из семей буржуа черты простонародной или рабочей одежды. Здесь ребенок опережает мужскую моду. Он будет носить штаны современного типа со времени правления Людовика XVI, прежде эры санкюлотов. Детский костюм эпохи Людовика XVI одновременно архаичен (воротничок эпохи Возрождения), народен (прямые штаны), также в нем присутствуют элементы военного мундира (куртка с пуговицами).
Еще в XVII веке не было собственно народного и тем более регионального костюма. Бедные носили пожертвованную или купленную у старьевщика одежду. Народ одевался в подержанную одежду, как сегодня покупают подержанный автомобиль (сравнение автомобиля и одежды вовсе не риторическое, как это может показаться на первый взгляд,— автомобиль унаследовал от одежды социальный знаковый смысл, который она практически потеряла). Таким образом, человек из народа был одет так же, как человек из высшего общества несколькими десятилетиями раньше. На улицах Парижа Людовика XIII народ носил шапочки с перьями XVI века, женщины — шляпки той же поры. Случалось, что величина разрыва не была одинаковой в разных регионах, она зависела от быстроты, с которой местная знать реагировала на изменения в моде. В начале XVIII века в некоторых регионах (например, на берегах Рейна) женщины еще носили головные уборы XV века. В течение XVIII века процесс остановился благодаря моральному разрыву, обозначившемуся между богатыми и бедными, а затем и их физическому отдалению, которое сменило тысячелетнее сосуществование. Региональный костюм появился одновременно из новой склонности к регионализму (это эпоханаписания фундаментальных трудов по истории Прованса, Бретани и т. д. , эпоха возобновления интереса к языкам, превратившимся в диалекты в процессе развития французского языка) и издействительного разнообразия костюмов, удаленности от королевского двора и различной степени запаздывания моды в тех илииных регионах.
В рабочих кварталах больших городов в конце XVIII века начинают носить особый вид одежды — длинные штаны. Они играют ту же роль, что и рабочие блузы XIX века или сегодняшние комбинезоны — признак рода деятельности и социальногоположения. Примечательно, что нищенское одеяние XVII века —безобразные лохмотья, смесь эпох и стилей, одежда, купленная срук или у старьевщика,— перестает быть народной формой одежды больших городов в XVIII веке. В этом надо видеть спонтанное проявление коллективного самосознания, нечто вроде классового сознания. Таким образом, существует типичная одеждаремесленника — длинные штаны. Штаны же, порой доходящие до щиколоток, долгое время были частью одежды моряков. В классической итальянской комедии их носят моряки или жители морского побережья — фламандцы, рейнцы, датчане и скандинавы. Последние носили штаны еще в XVII веке, если веритьколлекциям одежды того времени. Англичане отказались от штанов, но носили их в XII веке20. Штаны стали частью униформывоенных моряков, когда наиболее организованные государстваунифицировали одежду своих армий и флота. Оттуда штаны распространились среди небогатого люда пригородов, который сталиспытывать неприязнь к нищенским лохмотьям, и среди юных выходцев из обеспеченных слоев.
Единая, недавно созданная форма одежды была быстро принята детьми из семей буржуа, прежде всего в частных пансионатах, все более многочисленных после изгнания иезуитов Пансионаты часто готовили к военным школам или к военной карьере: стало модным подчеркивать фигуру, и взрослые повсеместноодели своих детей в костюм, напоминающий военную или морскую форму,— так появился детский матросский костюм, просуществовавший с конца XVIII века до наших дней.
Появление штанов у детей явилось частично последствием этого нового пристрастия к униформе. Взрослые были покорены ей в XIX веке, когда униформа становится одеждой параднойи церемониальной, чего никогда не было до Революции. Оно былопродиктовано также необходимостью освободить ребенка от тесноты его традиционного костюма — дать ему более свободнуюодежду, и эту свободу в одежде простонародье подчеркивает теперь с некоторой гордостью. Детей избегают одевать в платье,вышедшее из моды, или слишком детское, или в короткие штаны, слишком торжественные, и все это благодаря штанам моряков и простого люда. Более того, находили особую пикантность втом, чтобы придать костюму детей знати некоторые черты народности, как, например, колпак — прежде часть одежды рабочих,затем крестьян, а потом и каторжников, тот самый, что мы называем неаполитанским, а революционеры с их страстью к античности называли фригийским: на гравюре Боннара ребенок изображен в таком колпаке. В наши дни мы наблюдаем распространение одежды одного типа, близко напоминающее переход к штанам мальчиков эпохи Людовика XVI,— синяя спецодежда рабочего, штаны из грубой ткани стали джинсами, и молодежьносит их с особой гордостью как знак молодости.
** *
Так, мы перешли от XIV века, когда ребенок одет как взрослый, к специальному детскому костюму, привычному нам. Мы уже заметили, что эти изменения задевают в большей степени мальчиков. Восприятие детства как отдельного мира проявляется сначала в пользу мальчиков, в то время как девочки еще долгоостаются в рамках традиционного образа жизни, смешивающегоих со взрослыми. Мы еще не раз увидим опоздание, с которымженщины принимают внешние формы современной, в основном мужской цивилизации.
Что касается истории костюма, обособление детства долгое время ограничивается мальчиками. Совершенно очевидно, что этоотносится лишь к семьям знати и буржуазии. Дети из простонародья — крестьянские, дети ремесленников, играющие на сельской околице, на улицах, в лавках, в общих залах увеселительныхзаведений, на кухнях,— одеты как взрослые, на картинах с ихизображением никогда не увидишь ни платья, ни ложных рукавов. У них сохраняется прежний образ жизни, ребенок не выделяется среди взрослых — ни костюмом, ни работой, ни игрой.
----------------------------------
* Карлом IX (1561,1563,1565,1566,1573). Генрихом III (1576.1577.1583). Генрихом (1589.1601). Последний в одном из законов указывал: «Мы запрещаем всем нашим подданным носить на себе итальянские кружева, золото, жемчуг и бриллианты, исключая публичных женщин и мошенников, которых мы считаем слишком низкими для того. чтобы удостоить их чести нашего внимания». Такое обилие законов свидетельствует об их малой эффективности.
ДЕТСКАЯ ОДЕЖДА
Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке.
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999, с. 60-70.
читать дальше
Полное безразличие — если, конечно, речь не шла о ребенке Девы Марии,— вплоть до XIII века к чертам, свойственным детству, проявляется не только в изобразительном искусстве: костюм тех времен в полной мере доказывает, насколько в реальной жизни не придавалось значения отличиям детства от взрослого состояния. Как только ребенок вырастал из пеленок (то есть его переставали заворачивать в кусок ткани), его одевали как женщину или мужчину его сословия. Нам, столь долго носившим короткие штаны (символ раннего детства), трудно представить себе этот подход. Люди моего поколения переставали носить короткие штаны в конце второго класса, и то приходилось очень сильно давить на родителей. Нам проповедовали терпение и приводили мне в пример дядю, который пришел на экзамены в Политехническую школу в коротких штанах. Сегодня юность раздвинула свои границы и вперед, и назад, и спортивный стиль, принятый как детьми, так и юношами, имеет тенденцию полностью вытеснить различия в одежде, характерные для детства в XIX и начале XX веков. Как бы там ни было, если эпоха 1900—1920-х слишком долго сохраняла у подростка и юноши особенности детского костюма, то Средние века одевали с одинаковым безразличием все возрастные категории. Единственное, что требовалось подчеркнуть — это место, занимаемое в социальной иерархии. Ничто в костюме не отличало ребенка от взрослого. Трудно представить себе более противоположные установки в отношении детства.
Однако в XVII веке, по меньшей мере, ребенок из высшей среды — дворянской или богатых буржуа — уже не одевается, как взрослый. Основное отличие: он отныне одет в соответствии со своим возрастом, что выделяет его. Деталь, уже в начале XVII века заметная с первого взгляда на картинах, изображающих детей.
Взглянем на чудесное полотно Филиппа де Шампеня из музея Реймса. Восемь детей из семьи Абер; самому старшему десять лет, самому младшему — восемь месяцев. Эта картина очень ценна для нас тем, что художник старательно вписал точный возраст каждого, включая количество месяцев. Старший, десяти лет, одет как маленький мужчина — он закутан в плащ, и внешне он уже принадлежит миру взрослых. Правда, только внешне. На самом деле он посещает коллеж — учеба в коллеже, таким образом, удлиняет период детства, но пройдет совсем немного времени, и он присоединится к другим мужчинам, чей костюм он уже носит теперь и чьи дела он разделит в военных лагерях, в торговле или в другой деятельности. Но двум близнецам, трогательно держащимся за руки, обнявшимся за плечи, по четыре года девять месяцев; они одеты уже не как взрослые — в длинное платье, которое отличает от женского открытый перед и застежки то в виде пуговиц, то в виде булавок: оно напоминает сутану священнослужителя. Точно такое же платье обнаруживаем в «Tabula Cebetis» при изображении человеческой жизни. Самый ранний возраст едва отделен от небытия — голое тельце. Два последующих возраста определены пеленками. Третий соответствует примерно двум годам — ребенок только встал на ноги, но на нем уже платье, и мы знаем, что это мальчик. Четвертый — верхом на деревянной лошадке, в том же самом длинном платье с пуговицами в средней части, что и близнецы Абер Филиппа де Шампеня, оно застегивается спереди и напоминает сутану. Это же платье можно видеть на Людовике XIII, на многочисленных детских портретах французских, английских
и голландских мастеров, и даже в начале XVIII века, например на молодом Бетизи, написанном Беллем около 1710 года. На его картине платье для мальчиков уже не застегивается спереди, но все же отличается от платья для девочек и лишено вставок и аксессуаров. Оно чаще бывает простым, как детское платье мальчика на деревянной лошадке с гравюры Мериана. Однако оно может быть шикарным и заканчиваться шлейфом, как платье герцога Анжуйского на гравюре Арну.
Платье, похожее на сутану, не было первой после пеленок детской одеждой. Вернемся к портрету детей Абер Филиппа де Шампеня. Двадцатитрехмесячный Франсуа и самый младший восьмимесячный ребенок одеты в точности, как их сестра, то есть как маленькие женщины: юбка, платье и фартук. Вот одежда самых младших мальчиков: в XVI веке стало привычным их одевать, как девочек, которые, впрочем, носили костюм взрослых женщин. Женщины все еще не разделяются на детей и взрослых. Эразм в «Христианском браке» дает описание такого костюма. У его издателя в 1714 году не возникло проблем с переводом, так как речь шла о вещах, свойственных и его эпохе: «Им (детям) прибавили к тому рубашку, очень теплые чулки, огромную нижнюю юбку и верхнюю одежду, покрывающую плечи и бедра большим количеством материи и складок, после им сказали, что выглядят они замечательно». Эразм протестует против этой новой моды, он выступает за большую свободу для молодого тела; его мнение не стало мнением большинства, и нужно было ждать конца XVIII века, чтобы детский костюм стал легче, проще и удобнее. На рисунке Рубенса опять видим детский костюм наподобие того, что описал Эразм: платье на пуговицах, из-под которого выглядывает юбка. Ребенок начал ходить, и его поддерживают за лямки-помочи. В дневнике Эроара, описывающем день за днем детство Людовика XIII, читаем (страница датирована 28 июня 1602 года, Людовику девять месяцев): «Ему к платью приделали помочи, чтобы начать учить ходить». Людовик XIII не любил когда его сестра носила похожее платье: «Пришла Мадам, одетая в точно такое же платье, и он прогоняет ее из ревности». Пока мальчики носили женское платье, про них говорили «мальчики в слюнявчиках». Это продолжалось до четырех-пяти лет. Жан Ру (род. в 1638 году) рассказывает в своих мемуарах, что его очень рано отправили в коллеж. Он пошел туда в сопровождении служанки: «Тогда я был еще в слюнявчике, то есть у меня не было еще этого длинного платья с воротником, которое позже меняют на одежду со штанами, я был единственным, одетым в такой манере (то есть как девочка), и это было нечто вроде нового явления в местечке, где ничего подобного раньше не видели». Воротник на платье был мужским воротником. Манера одеваться определяла для каждого возраста свой костюм: слюнявчик и платье девочки, затем длинное платье с воротником, называвшееся еще жакетом. В правилах приходской школы 1654 года сказано, что по воскресеньям ведут детей в церковь, они остаются на мессу после занятий: приказано не смешивать маленьких и больших, то есть длинные и короткие платья, следовало «посадить малышей в жакетах с себе подобными».
Дневник Эроара о детстве Людовика XIII показывает всю серьезность, с которой отныне относятся к детскому костюму: по нему можно было проследить все этапы взросления и превращения ребенка во взрослого человека. Эти стадии, когда-то почти незаметные, стали частью ритуала, требующего неукоснительного соблюдения,— Эроар тщательно отмечает их, как вещи особой важности. Так, 17 июля 1602 года к платью дофина пришивают лямки. Он будет их носить более двух лет; в три года и два месяца ему дадут «первое платье без помочей». Ребенок счастлив. Он говорит капитану гвардейцев: «Гля (отметим, Эроар подражает детскому говору дофина), у меня нет лямок. Я хожу сам». Несколькими месяцами раньше его переложили из колыбели в большую кровать — это тоже этап. На свой день рождения в четыре года он носит чулки под платьем, а еще через год с него снимают детский чепчик и дают шляпу взрослого. Это тоже дата: «Теперь, когда с вас сняли чепец, вы перестали быть ребенком, вы становитесь взрослым» (7 августа 1606 года). Однако неделю спустя королева вновь велит надеть на него чепчик.
8 января 1607 года дофин «спрашивает, когда он будет носить штаны (вместо платья). Мадам де Монгла отвечает — когда ему исполнится восемь лет».
6 июня 1608 года, ему семь лет и восемь месяцев, Эроар отмечает с некоторой торжественностью: он одет в штаны и куртку — никакой детской одежды (то есть платья), примеряет плащи. цепляет шпагу (как старший из детей Абер с картины Ф. де Шампеня). Нередко на него надевают еще чепчик и платье, но ему они противны: когда он в штанах и куртке, «он невероятно доволен и ни в какую не хочет надевать платье». Следовательно, вид одежды уже что-то значит в то время! Связь между костюмом и ощущением того, что он символизирует, здесь совершенно очевидна.
В коллежах полупансионеры носят штаны под платьем. В «Диалогах» Кордье описывается пробуждение пансионера: «После того как я проснулся, я встал с кровати, надел мою куртку и сорочку, я сел на табурет, я взял мои чулки и штаны и надел их, я пристегнул булавками штаны к куртке, я закрепил чулки подвязками выше колен, надел пояс, расчесал голову и надел платье», потом «вышел из комнаты».
В Париже в начале XVII века: «Представьте себе входящего в класс Франсиона, кальсоны торчат из-под штанов до самых ботинок, платье надето шиворот навыворот, с портфелем под мышкой, он раздает тому пощечину, а тому подзатыльник» . В XVIII веке в циркуляре интерната Флеш указывается, что нужно иметь в гардеробе «платье пансионера», рассчитанное на два года.
У девочек же подобной дифференциации костюмов не наблюдается. Они, как некогда и мальчики, сразу же, выйдя из пеленок, одеты как маленькие женщины. Однако при более близком рассмотрении рисунков на платьях маленьких мальчиков и девочек мы видим особое украшение, не встречающееся в костюме женщин: это две широкие ленты, прикрепленные сзади к плечам и свисающие со спины. Эти ленты видны сбоку у третьего слева ребенка Абера. на изображении четвертого возраста в «Таbula Cebets» (ребенок, играющий с деревянной лошадкой), на девочке десяти лет с картины возрастной лестницы начала XVIII века «Тщета человеческая, или Страсти души во всех возрастах» — ограничимся примерами с изображений, уже процитированных здесь; их часто можно наблюдать на детских портретах вплоть до Ланкре и Буше. Ленты исчезают к концу XVIII века, когда детский костюм претерпевает изменения. Может быть, последний портрет ребенка с лентами за спиной написан Габриель Гийар для Мадам Аделаиды и Виктории в 1788 году. На нем она изобразила их сестру, инфанту, умершую тридцать лет назад. Сама инфанта прожила 32 года. Мадам Габриель, однако, изобразила ее еще ребенком рядом с кормилицей, и эта попытка представить тридцатилетнюю женщину в детском облике выявляет совсем новое чувство. На ней хорошо видны ленты, которые носили в 1730 году и которые вышли из моды ко времени создания портрета.
Таким образом, в XVII и в начале XVIII веков ленты становятся признаком детского костюма как для девочек, так и для мальчиков. Наши современники обратили внимание на эту деталь детской одежды. Они часто ее путали с «lisieres» (помочами на одежде совсем маленьких, которые еще плохо ходили). В музее Вестминстерского аббатства как-то выставили посмертные изображения из воска — раньше их клали поверх гроба во время церемонии похорон, довольно распространенная в Средневековье практика, продержавшаяся в Англии примерно до 1740 года. Одно из этих изображений представляет маленького маркиза де Норманби, умершего в возрасте трех лет: он одет и юбку желтого шелка под бархатным детским платьем, сзади ленты, которые в каталоге названы lisieres. На самом деле помочи делались из веревок и не имели ничего общего с лентами; на гравюре Герара, иллюстрирующей «возраст возмужания», изображен ребенок (девочка или мальчик) в платье, на голове шляпа на манер Фонтанжа, он стоит к нам спиной: между двумя лентами, ниспадающими с плеч, видны те самые лямки, за которые поддерживали малыша, когда учили ходить.
Этот анализ позволил нам выделить свойственный детям костюм, принятый в конце XVI века и остававшийся в употреблении вплоть до середины XVIII. Эта традиция, позволившая отличать детскую одежду от взрослой, свидетельствует о новом подходе, неизвестном в Средние века, о желании отделить детей с помощью своего рода униформы. Но каковы истоки этой детской униформы?
Детское платье есть не что иное, как длиннополая одежда Средних веков, XII—XIII столетий, до того, как у мужчин появилась короткая верхняя одежда и штаны стали видимой деталью, то есть до появления прототипа современной мужской одежды. До XIV века все носили платья или длинные рубахи, причем мужские отличались от женских тем, что это была либо более короткая туника, либо она застегивалась спереди; у крестьян с календарей XIII века платье до колена. У важных, значительных людей платье доходит до щиколоток. В общем, в течение долгого периода мужчины носили длиннополую приталенную одежду, в противоположность свободно ниспадающей ткани у греков и римлян: она продолжает старую варварскую традицию — галльскую или восточную, проникшую в римскую моду в первые века нашей эры. Такая одежда была распространена в одинаковой степени на Западе и на Востоке империи, от нее же происходит и турецкий костюм.
Начиная с XIV века у мужчин короткая одежда и даже обтягивающие штаны вытесняют платье, к большому неудовольствию моралистов и проповедников, которые обличают бесстыдство этой моды и видят в ней признак аморальности наступившей эпохи. И действительно, наиболее почтенные люди: почтенные по возрасту (старики вплоть до начала XVII века изображаются в платье), по социальному положению (государственные деятели, духовенство, магистраты) — продолжают носить платье. Некоторые из них и сегодня носят длинную одежду, во всяком случае в определенных обстоятельствах,— адвокаты, судьи, профессора, священнослужители. Последние едва было не сменили ее на короткую, когда та стала в XVII веке общепринятой, и все забыли скандал, связанный с ее введением,— сутана воспринималась чрезмерно связанной с церковным служением, чтобы соответствовать хорошему тону. Священник снимал свою сутану, если ему предстояло появиться в обществе или даже перед своим епископом, подобно офицеру, который снимал мундир, чтобы предстать при дворе.
Дети, по крайней мере из высшего сословия, тоже сохранили длинное платье. На миниатюре из «Чудес Богоматери» XV века изображена семья, собравшаяся вокруг постели роженицы: отец в короткой одежде, на нем облегающие штаны и куртка, зато трое детей в длинном платье. На миниатюре той же серии ребенок, дающий есть младенцу Христу, одет в платье с боковым разрезом.
В Италии, напротив, большинство детей, изображенных художниками кватроченто, носят облегающие штаны взрослых. Во Франции и Германии, кажется, не очень хорошо отнеслись к этой моде и оставили за детьми длиннополую одежду. Привычка становится общим правилом в начале XVI века: дети непременно одеты в платье. Рисунки на немецких шпалерах той эпохи изображают детей четырех лет в застегивающемся спереди длинном платье. Сюжет французских гравюр Жана Леклерка — детские игры: «в биту, в лунку» и крокет. Поверх облегающих штанов они носят платье, застегивающееся спереди. Это платье становится своеобразной униформой их возраста.
Плоские ленты сзади, также характерные для детской одежды в XVII веке, имеют то же происхождение, что и платье. У плащей и платьев XVI века были рукава, в которые можно продеть руки или же оставить висеть пустыми. На гравюре Леклерка «Игра в биту» можно видеть подобные рукава, пришитые на несколько стежков. Модникам и особенно модницам очень понравился эффект пустого рукава, вскоре он превратился в украшение, а в конечном итоге атрофировался, подобно органу, который больше не используется. Рукава потеряли полость и стали плоскими, приобретая сходство с лентами, привязанными к плечам: детские ленты XVII и XVIII века — это то, что осталось от ложных рукавов XVI века. Впрочем, такие рукава можно увидеть и на других видах одежды — народной или, напротив, церемониальной: крестьянский плащ, который братья-игнорантинцы сделали церковным одеянием в XVIII веке, первая собственно военная форма, как, например, мушкетерская, лакейская ливрея и, наконец, одежда пажа, то есть парадный костюм детей и молодых людей знатного происхождения, отданных в семьи, где они прислуживали при торжествах. Эти пажи времен Людовика XIII носили пышные штаны XVI века и ложные свисающие рукава. Пажеский костюм стал понемногу церемониальной одеждой, надеваемой в знак почтения и торжественности: на гравюре Лепотра мальчики в стилизованном под старину костюме пажа прислуживают во время мессы. Хотя, надо сказать, подобный костюм встречается редко, ленты же можно увидеть на плечах всех девочек и мальчиков из богатых семей — как знатных, так и среди буржуа.
Итак, чтобы выделить ребенка, который ранее одевался как взрослый, для него, и только для него, одежда сохраняет некоторые черты старинного костюма, иногда довольно давно вышедшего из употребления взрослыми. Утверждение справедливо для платья, или длиннополой одежды, и для ложных рукавов. То же можно отнести и к головному убору детей в пеленках: такой чепец носили мужчины в XIII веке, под ним прятали волосы во время работы, что можно видеть на календарях Амьенской Богоматери и др.
Первым собственно детским костюмом стал костюм, который носили все примерно столетием раньше и в котором отныне ходили только дети. Очевидно, невозможно было придумать до последней детали детскую одежду, однако была потребность выделить детей через костюм, сделать отличие видимым. И тогда выбор падает на одежду, традиционно используемую в особых случаях, но которую больше не носят каждый день. Появление особого детского костюма, общепринятого в высших сословиях с конца XVI века, стало поворотным моментом в формировании отношения к детству, отношения, выделяющего детей в сообщество, отдельное от сообщества взрослых (на манер разнообразных ритуалов инициации). Необходимо вспомнить о значении, которое придавалось костюму в старой Франции. Одежда часто была знаком высоких доходов. Люди тратили на нее большие средства и тщательно составляли списки одежды, оставшейся после умершего,— сегодня делают такие же списки только для мехов и шуб. Одежда стоила дорого, и поэтому издавалось множество ограничивающих законов о роскоши в одежде *, которая разоряла одних, а другим позволяла мошенничать, скрывая таким образом свое истинное состояние и происхождение. Больше, чем в современном обществе, где женские наряды все еще являются признаком процветания семьи и социального положения, костюм точно указывал на место, которое занимал его хозяин в сложной иерархии. Каждый носил костюм своего сословия: руководства о правилах поведения в обществе заостряют внимание на том, что было бы непристойным одеваться иначе, чем положено в данном возрасте и при данном происхождении. Каждая деталь социального статуса соответствовала детали одежды. В конце XVI века обычай требовал, чтобы детство, отныне получившее признание, также получило и свой костюм.
* * *
У истоков детского костюма обнаруживается архаичная длинная одежда; эта тяга к архаизму проявляется и дальше: в конце XVIII века, в эпоху Людовика ХУП, можно увидеть маленьких мальчиков с воротниками времен Людовика XIII или эпохи Возрождения. У Ланкре и Буше молодые люди часто изображаются одетыми по моде предыдущего века.
Однако начиная с XVII века две другие тенденции направляют эволюцию костюма. Первая акцентирует женоподобный вид малолетнего мальчика. Мы уже видели мальчика в «слюнявчике» — до платья «с воротником» он носит платье и юбку девочек. Некая женственность у мальчиковой одежды, встречающаяся с середины XVI века, была сперва чем-то новым и проявлялась лишь в некоторых деталях. Например, верх платья сохраняет черты мужского костюма, но вскоре у мальчиков появляется кружевной воротник, точно такой же носят девочки и взрослые женщины. Становится практически невозможно отличить девочку от мальчика до четырех-пяти лет, и эта манера утверждается примерно на два века. К 1770 году мальчики старше четырех лет перестанут носить платье с воротничком, но младшие сохранят эту особенность своего гардероба, и так будет продолжаться вплоть до XIX века — привычка внешне приближать мальчика к женщине окончательно исчезнет только после войны 1914 года вместе с исчезновением женского корсета, так как революция в одежде лишь отражение перемены нравов. Любопытно, что желание выделить ребенка в особую категорию касается именно мальчиков: девочек внешне отделяют от взрослых женщин лишь ложные рукава, вышедшие из моды в XVIII веке, как если бы возраст в меньшей степени разделял женщин, чем мужчин. Костюм является одним из признаков этого настроя, мальчики — первые дети, выделенные в отдельную категорию. Они начинают в массе своей посещать коллеж с конца XVI — начала XVII века. Образование девочек начинается лишь во времена Фенелона и мадам де Ментенон, оно развивается позже и медленнее. Не имея школьного периода, девочки рано смешиваются с взрослыми женщинами, как когда-то мальчики со взрослыми мужчинами. И никому не приходит в голову по костюму сделать видимой разницу — начинающую существовать у мальчиков — между ребенком женского пола и взрослой женщиной.
Почему же, чтобы отделить мальчика от мужчин, его делают похожим на девочку, не отличающуюся по манере одеваться от взрослых женщин? Почему эта манера одевать детей,— столь новая и непонятная в обществе, где рано начинают самостоятельную жизнь,— сохранилась почти до наших дней, во всяком случае до начала этого века, несмотря на перемены нравов и значительное увеличение продолжительности детства? Здесь мы затрагиваем еще неисследованную область осознания обществом самого себя через пол и возраст — пока повсюду говорят лишь о классовом сознании!
Другая тенденция, идущая от страсти к переодеванию, так же как архаизм и уподобление женщине, заставляет придавать костюмам детей из семей буржуа черты простонародной или рабочей одежды. Здесь ребенок опережает мужскую моду. Он будет носить штаны современного типа со времени правления Людовика XVI, прежде эры санкюлотов. Детский костюм эпохи Людовика XVI одновременно архаичен (воротничок эпохи Возрождения), народен (прямые штаны), также в нем присутствуют элементы военного мундира (куртка с пуговицами).
Еще в XVII веке не было собственно народного и тем более регионального костюма. Бедные носили пожертвованную или купленную у старьевщика одежду. Народ одевался в подержанную одежду, как сегодня покупают подержанный автомобиль (сравнение автомобиля и одежды вовсе не риторическое, как это может показаться на первый взгляд,— автомобиль унаследовал от одежды социальный знаковый смысл, который она практически потеряла). Таким образом, человек из народа был одет так же, как человек из высшего общества несколькими десятилетиями раньше. На улицах Парижа Людовика XIII народ носил шапочки с перьями XVI века, женщины — шляпки той же поры. Случалось, что величина разрыва не была одинаковой в разных регионах, она зависела от быстроты, с которой местная знать реагировала на изменения в моде. В начале XVIII века в некоторых регионах (например, на берегах Рейна) женщины еще носили головные уборы XV века. В течение XVIII века процесс остановился благодаря моральному разрыву, обозначившемуся между богатыми и бедными, а затем и их физическому отдалению, которое сменило тысячелетнее сосуществование. Региональный костюм появился одновременно из новой склонности к регионализму (это эпоханаписания фундаментальных трудов по истории Прованса, Бретани и т. д. , эпоха возобновления интереса к языкам, превратившимся в диалекты в процессе развития французского языка) и издействительного разнообразия костюмов, удаленности от королевского двора и различной степени запаздывания моды в тех илииных регионах.
В рабочих кварталах больших городов в конце XVIII века начинают носить особый вид одежды — длинные штаны. Они играют ту же роль, что и рабочие блузы XIX века или сегодняшние комбинезоны — признак рода деятельности и социальногоположения. Примечательно, что нищенское одеяние XVII века —безобразные лохмотья, смесь эпох и стилей, одежда, купленная срук или у старьевщика,— перестает быть народной формой одежды больших городов в XVIII веке. В этом надо видеть спонтанное проявление коллективного самосознания, нечто вроде классового сознания. Таким образом, существует типичная одеждаремесленника — длинные штаны. Штаны же, порой доходящие до щиколоток, долгое время были частью одежды моряков. В классической итальянской комедии их носят моряки или жители морского побережья — фламандцы, рейнцы, датчане и скандинавы. Последние носили штаны еще в XVII веке, если веритьколлекциям одежды того времени. Англичане отказались от штанов, но носили их в XII веке20. Штаны стали частью униформывоенных моряков, когда наиболее организованные государстваунифицировали одежду своих армий и флота. Оттуда штаны распространились среди небогатого люда пригородов, который сталиспытывать неприязнь к нищенским лохмотьям, и среди юных выходцев из обеспеченных слоев.
Единая, недавно созданная форма одежды была быстро принята детьми из семей буржуа, прежде всего в частных пансионатах, все более многочисленных после изгнания иезуитов Пансионаты часто готовили к военным школам или к военной карьере: стало модным подчеркивать фигуру, и взрослые повсеместноодели своих детей в костюм, напоминающий военную или морскую форму,— так появился детский матросский костюм, просуществовавший с конца XVIII века до наших дней.
Появление штанов у детей явилось частично последствием этого нового пристрастия к униформе. Взрослые были покорены ей в XIX веке, когда униформа становится одеждой параднойи церемониальной, чего никогда не было до Революции. Оно былопродиктовано также необходимостью освободить ребенка от тесноты его традиционного костюма — дать ему более свободнуюодежду, и эту свободу в одежде простонародье подчеркивает теперь с некоторой гордостью. Детей избегают одевать в платье,вышедшее из моды, или слишком детское, или в короткие штаны, слишком торжественные, и все это благодаря штанам моряков и простого люда. Более того, находили особую пикантность втом, чтобы придать костюму детей знати некоторые черты народности, как, например, колпак — прежде часть одежды рабочих,затем крестьян, а потом и каторжников, тот самый, что мы называем неаполитанским, а революционеры с их страстью к античности называли фригийским: на гравюре Боннара ребенок изображен в таком колпаке. В наши дни мы наблюдаем распространение одежды одного типа, близко напоминающее переход к штанам мальчиков эпохи Людовика XVI,— синяя спецодежда рабочего, штаны из грубой ткани стали джинсами, и молодежьносит их с особой гордостью как знак молодости.
** *
Так, мы перешли от XIV века, когда ребенок одет как взрослый, к специальному детскому костюму, привычному нам. Мы уже заметили, что эти изменения задевают в большей степени мальчиков. Восприятие детства как отдельного мира проявляется сначала в пользу мальчиков, в то время как девочки еще долгоостаются в рамках традиционного образа жизни, смешивающегоих со взрослыми. Мы еще не раз увидим опоздание, с которымженщины принимают внешние формы современной, в основном мужской цивилизации.
Что касается истории костюма, обособление детства долгое время ограничивается мальчиками. Совершенно очевидно, что этоотносится лишь к семьям знати и буржуазии. Дети из простонародья — крестьянские, дети ремесленников, играющие на сельской околице, на улицах, в лавках, в общих залах увеселительныхзаведений, на кухнях,— одеты как взрослые, на картинах с ихизображением никогда не увидишь ни платья, ни ложных рукавов. У них сохраняется прежний образ жизни, ребенок не выделяется среди взрослых — ни костюмом, ни работой, ни игрой.
----------------------------------
* Карлом IX (1561,1563,1565,1566,1573). Генрихом III (1576.1577.1583). Генрихом (1589.1601). Последний в одном из законов указывал: «Мы запрещаем всем нашим подданным носить на себе итальянские кружева, золото, жемчуг и бриллианты, исключая публичных женщин и мошенников, которых мы считаем слишком низкими для того. чтобы удостоить их чести нашего внимания». Такое обилие законов свидетельствует об их малой эффективности.